Неточные совпадения
А
князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
И
повел их вор-новотор сначала все ельничком да березничком, потом чащей дремучею, потом перелесочком, да и вывел прямо на поляночку, а посередь той поляночки
князь сидит.
— Да что же в воскресенье в церкви? Священнику
велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, — продолжал
князь. — Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что — они сами не знают.
Князь Кузовлев сидел бледный на своей кровной, Грабовского завода, кобыле, и Англичанин
вел ее под уздцы.
У
князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестями и
повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, где поставили наших лошадей, знаете, для непредвидимого случая.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая
вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или
князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
Репетилов, Загорецкий,
Князь и Княгиня с шестью дочерями, немного погодя Хлёстова спускается с парадной лестницы, Молчалин
ведет ее под руку. Лакеи в суетах.
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются,
поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных
князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
«…на его место, — шепотом читал он дальше, — прочат в министры
князя И. В., а товарищем И. Б — а… Женщины подняли гвалт… П. П. проиграл семьдесят тысяч… X — ие уехали за границу… Тебе скучно, вижу, что морщишься — спрашиваешь — что Софья Николаевна (начал живее читать Райский): сейчас, сейчас, я берег
вести о ней pour la bonne bouch [на закуску (фр.).]…»
— Приведи, приведи ее сюда, — встрепенулся
князь. —
Поведите меня к ней! я хочу Катю, я хочу видеть Катю и благословить ее! — восклицал он, воздымая руки и порываясь с постели.
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до смерти старик, призвав дочь и друзей своих, Пелищева и
князя В—го,
велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят тысяч рублей.
Поясню с самого начала, что этот
князь Сокольский, богач и тайный советник, нисколько не состоял в родстве с теми московскими
князьями Сокольскими (ничтожными бедняками уже несколько поколений сряду), с которыми Версилов
вел свою тяжбу.
— Куда
ведет мост? — спросили мы И. В. Фуругельма, который прежде нас пришел с своим судном «
Князь Меншиков» и успел ознакомиться с местностью острова.
—
Ведет князя смотреть своих малышей, — смеясь, закричал генерал от карточного стола, за которым он сидел с зятем, золотопромышленником и адъютантом. — Отбудьте, отбудьте повинность.
Но едва успел он выехать со двора, как отец ее вошел и напрямик
велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением
князя Верейского, залилась слезами и бросилась к ногам отца.
Разве мы не видали своими глазами семьи голодных псковских мужиков, переселяемых насильственно в Тобольскую губернию и кочевавших без корма и ночлегов по Тверской площади в Москве до тех пор, пока
князь Д. В. Голицын на свои деньги
велел их призреть?
Но Двигубский был вовсе не добрый профессор, он принял нас чрезвычайно круто и был груб; я порол страшную дичь и был неучтив, барон подогревал то же самое. Раздраженный Двигубский
велел явиться на другое утро в совет, там в полчаса времени нас допросили, осудили, приговорили и послали сентенцию на утверждение
князя Голицына.
На это тратилась его жизнь. Это был Измайлов на маленьком размере,
князь Е. Грузинский без притона беглых в Лыскове, то есть избалованный, дерзкий, отвратительный забавник, барин и шут вместе. Когда его проделки перешли все границы, ему
велели отправиться на житье в Пермь.
В нескольких верстах от Вяземы
князя Голицына дожидался васильевский староста, верхом, на опушке леса, и провожал проселком. В селе, у господского дома, к которому
вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался, стоя несколько поодаль, и давал стречка, как только кто-нибудь из городских хотел подойти к нему.
Чиновники с ужасом взглянули друг на друга и искали глазами знакомую всем датскую собаку: ее не было.
Князь догадался и
велел слуге принести бренные остатки Гарди, его шкуру; внутренность была в пермских желудках. Полгорода занемогло от ужаса.
Он прислал А. Писарева, генерал-майора «Калужских вечеров», попечителем,
велел студентов одеть в мундирные сертуки,
велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева в солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас в ссылку за сен-симонизм, посадил
князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше «этим рассадником разврата», благочестиво советуя молодым людям, окончившим курс в лицее и в школе правоведения, не вступать в него.
Новогородцы с великим
князем Ярославом Ярославичем
вели войну и заключили письменное примирение. —
Браво,
князь, вас давеча проэкзаменовать
велели.
Старенькая женщина, вся сгорбленная и в черном, повязанная платочком, молча и низко поклонилась Рогожину; тот что-то наскоро спросил ее и, не останавливаясь за ответом,
повел князя далее через комнаты.
Генерал позвонил и
велел звать
князя.
Состояние наполовину запутано; оказались долги, оказались какие-то претенденты, да и
князь, несмотря на все руководства,
вел себя самым неделовым образом.
— Прощай! — сказала она наконец, встала и быстро пошла от него, почти побежала.
Князь видел, что подле нее вдруг очутился Рогожин, подхватил ее под руку и
повел.
Но если Ганя и в самом деле ждал целого рода нетерпеливых вопросов, невольных сообщений, дружеских излияний, то он, конечно, очень ошибся. Во все двадцать минут его посещения
князь был даже очень задумчив, почти рассеян. Ожидаемых вопросов, или, лучше сказать, одного главного вопроса, которого ждал Ганя, быть не могло. Тогда и Ганя решился говорить с большою выдержкой. Он, не умолкая, рассказывал все двадцать минут, смеялся,
вел самую легкую, милую и быструю болтовню, но до главного не коснулся.
Лестница, на которую
князь вбежал из-под ворот,
вела в коридоры первого и второго этажей, по которым и были расположены номера гостиницы.
Ипполит вышел.
Князю не для чего было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен на это. Приказание ему Аглаи сидеть дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда попал, а потому и
велела ему дома сидеть… Могло быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
На обстоятельную, но отрывистую рекомендацию Гани (который весьма сухо поздоровался с матерью, совсем не поздоровался с сестрой и тотчас же куда-то увел из комнаты Птицына) Нина Александровна сказала
князю несколько ласковых слов и
велела выглянувшему в дверь Коле свести его в среднюю комнату. Коля был мальчик с веселым и довольно милым лицом, с доверчивою и простодушною манерой.
— К тому и
вел, что за руки будут держать; на то и тетрадку прочел, — заметил Рогожин. — Прощай,
князь. Эк досиделись; кости болят.
— Я согласен, что историческая мысль, но к чему вы
ведете? — продолжал спрашивать
князь. (Он говорил с такою серьезностию и с таким отсутствием всякой шутки и насмешки над Лебедевым, над которым все смеялись, что тон его, среди общего тона всей компании, невольно становился комическим; еще немного, и стали бы подсмеиваться и над ним, но он не замечал этого.)
Отворивший
князю человек провел его без доклада и
вел долго; проходили они и одну парадную залу, которой стены были «под мрамор», со штучным, дубовым полом и с мебелью двадцатых годов, грубою и тяжеловесною, проходили и какие-то маленькие клетушки, делая крючки и зигзаги, поднимаясь на две, на три ступени и на столько же спускаясь вниз, и наконец постучались в одну дверь.
Хоть и не заметлив был
князь в последнее время, но ему как-то в глаза бросилось, что со времени переселения от них генерала Иволгина, вот уже три дня, Лебедев очень дурно
повел себя.
— Если вы позволите, то я попросил бы у
князя чашку чаю… Я очень устал. Знаете что, Лизавета Прокофьевна, вы хотели, кажется,
князя к себе
вести чай пить; останьтесь-ка здесь, проведемте время вместе, а
князь наверно нам всем чаю даст. Простите, что я так распоряжаюсь… Но ведь я знаю вас, вы добрая,
князь тоже… мы все до комизма предобрые люди…
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это с удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за руку и
повела к гостям. Перед самым входом в гостиную
князь вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
— Идемте же! — звала Аглая. —
Князь, вы меня
поведете. Можно это, maman? Отказавшему мне жениху? Ведь вы уж от меня отказались навеки,
князь? Да не так, не так подают руку даме, разве вы не знаете, как надо взять под руку даму? Вот так, пойдемте, мы пойдем впереди всех; хотите вы идти впереди всех, tête-а-tête? [наедине (фр.).]
Чтобы закончить о всех этих слухах и известиях, прибавим и то, что у Епанчиных произошло к весне очень много переворотов, так что трудно было не забыть о
князе, который и сам не давал, а может быть, и не хотел подать о себе
вести.
Князь, например, доверил ему
вести дело Бурдовского и особенно просил его об этом; но несмотря на эту доверенность и на кое-что бывшее прежде, между обоими постоянно оставались некоторые пункты, о которых как бы решено было взаимно ничего не говорить.
A propos [Между прочим (франц.).] — старшинство отказано, и я остаюсь назло всем благородным [Отказано в повышении чином; чины давали звание: благородие, высокоблагородие и т. п.] человеком. Весьма равнодушно принял сию
весть, присланную к светлому празднику; все прочие представления
князя [Д. В. Голицына] высочайше утверждены.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и смело. И то, что
князь и Соловьев идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я, с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не лучше ли будет, если мы
поведем нашу знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите, дорогая моя, — обратился он к Любке, — что вы знаете, умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
Кроме того, что вы много теряете, — ну, одним словом, карьеру, — кроме того, хоть одно то, что надобно самому узнать, что вы описываете, а у вас там, в
повестях, и графы, и
князья, и будуары… впрочем, что ж я?
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали.
Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он
велел принести. Все это было не по моему карману. Я посмотрел на карту и
велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту.
Князь взбунтовался.
Но вот и сам его сиятельство,
князь Чебылкин, изволит возвращаться от всенощной, четверней в коляске. Его сиятельство милостиво раскланивается на все стороны; четверня раскормленных лошадок влачит коляску мерным и томным шагом: сами бессловесные чувствуют всю важность возложенного на них подвига и
ведут себя, как следует лошадям хорошего тона.
Князь Чебылкин (Разбитному).
Велите его расспросить там. (К просителям.) Прощайте, господа!.. Ну, кажется, теперь я всех удовлетворил!
Князь Чебылкин. Кажется, кто-то из вас, господа, забывает, что просителю следует
вести себя скромно. (К Хоробиткиной.) Что ж такое делает муж ваш, сударыня?
Благодаря земству нам некогда был открыт широкий путь в Константинополь; великий
князь Олег прибил свой щит к вратам древней Византии; Россия
вела обширный торг медом, воском, пушным товаром.
А болгары что? «Они с таким же восторгом приветствовали возвращение
князя, с каким, за несколько дней перед тем, встретили
весть об его низложении». Вот что пишут в газетах. Скажите: ну, чем они плоше древних афинян? Только вот насчет аттической соли у них плоховато.
Даже иностранные кабинеты встревожились деятельностью Бодрецова; спрашивают:"Да откуда ты, братец, все знаешь?"–"Угадайте!" — говорит. А ларчик просто открывался:
вел Афанасий Аркадьич дружбу с камердинером
князя Откровенного: из этого-то источника все и узнавал.